В размышлениях многих великих мудрецов мира одной из ведущих была тема
человеческой любви. Любовь истолковывается как влечение, порыв, вдохновение, как
воля к власти и как интимное, затаенное и вместе с тем как открытое, ищущее.
Прослеживается мысль, что любовь требует “живой” души, самосовершенствования, т.
е. любовь по дошедшим до нас высказываниям древних — явно не простой эрос. В
любви и только через любовь человек становится человеком.
ЛЮК ДЕ КЛАПЬЕ ДЕ ВОВЕНАРГ
Из “Введения в познание человеческого разумам”
О любви
Одна и та же страсть у разных людей проявляется по-разному. Женщина может
понравиться нескольким мужчинам чертами иной раз противоположными: один полюбит
ее за ум, другой — за добродетель, третьему, напротив, милы ее недостатки и т.
д. А случается и так, что все любят в ней свойство, которого она лишена, скажем,
постоянство, хотя на деле эта женщина ветрена. Но это не имеет значения: человек
влюблен в созданный им самим образ; только ему, а не легкомысленной женщине он
предан всем сердцем. Я постоянно встречаю в свете людей, которые из множества
незнакомых женщин — скажем, во время мессы или проповеди — выбирают
одну-единственную, притом, даже на собственный вкус, не самую красивую. Чем это
объяснить? А тем, что красота каждой женщины отмечена чертами ее характера, и мы
предпочитаем ту, чей характер будит в нас самый живой отклик. Значит, мы чаще
всего выбираем женщину за ее характер, значит, ищем в ней ее душу, и никто не
переубедит меня в этом. Итак, все, что открыто предстает нашим чувствам,
нравится нам лишь как символ того, что от них сокрыто; итак, мы любим внешние
качества лишь за наслаждение, которое они нам доставляют, но главное для нас —
качества внутренние, отраженные во внешних. Итак, мы имеем право сказать, что
всего сильнее нас привлекает душа. Но душа доставляет радость не чувствам, а
разуму; таким образом, его интересы берут верх над прочими, и, если чувства им
противоречат, мы жертвуем чувствами. Нужно только убедиться, что противоречие и
впрямь существует, что тут затронута душа. Такова чистая любовь.
Размышления и афоризмы французских моралистов XVI—XVIII веков. С. 368-369

ИММАНУИЛ КАНТ
Из “Наблюдений над чувством прекрасного и возвышенного”
У женщины более сильна прирожденная склонность ко всему красивому, изящному и
нарядному. Уже в детстве женщины с большой охотой наряжаются и находят
удовольствие в украшениях. Они чистоплотны и очень чувствительны ко всему, что
вызывает отвращение. Они любят шутку, и, если только у них хорошее настроение,
их можно забавлять безделушками. Очень рано они приобретают благонравный вид,
умеют держать себя и владеют собой; и все это в таком возрасте, когда наша
благовоспитанная мужская молодежь еще необузданна, неуклюжа и застенчива.
Женщины очень участливы, добросердечны и сострадательны, прекрасное они
предпочитают полезному, и то, что у них остается от расходов на пропитание, они
охотно откладывают, чтобы тратить больше на внешний блеск и наряды. Они
чрезвычайно чувствительны к самому пустячному оскорблению и очень тонко
подмечают малейшее невнимание и неуважение к себе. Одним словом, благодаря
женщинам можно отличить в человеческой природе прекрасные свойства от
благородных; женщины даже мужской пол делают более утонченным.
Я надеюсь, что от меня не потребуют перечисления свойств мужчин, поскольку они
аналогичны упомянутым свойствам женщин, и удовлетворятся лишь тем, что
рассмотрят их путем сопоставления. У прекрасного пола столько же ума, сколько у
мужского пола, с той лишь разницей, что это прекрасный ум, наш же, мужской, —
глубокий ум, а это лишь другое выражение для возвышенного.
Красота поступка состоит прежде всего в том, что его совершают легко и как бы
без всякого напряжения; усилия же и преодоленные трудности вызывают восхищение и
относят к возвышенному. Раздумье и долгое размышление благородны, но трудны и не
особенно подходят для лиц, у которых естественная прелесть должна
свидетельствовать лишь о прекрасной природе. Трудное учение или слишком
отвлеченные рассуждения (даже если бы женщине удалось достигнуть в этом
совершенства) сводят на нет достоинства, присущие женскому полу. Хотя они и
способны ввиду их редкости сделать женщину предметом бесстрастного удивления, но
они уменьшают силу тех прелестей, благодаря которым женщины имеют такую большую
власть над другим полом. Женщине, у которой, как у г-жи Дасье, голова полна
греческой премудрости или которая, подобно маркизе Шатле, ведет ученый спор о
механике, не хватает для этого только бороды — борода, быть может, еще
отчетливее выразила бы глубокомыслие, приобрести которое стремятся такие
женщины. Прекрасный ум выбирает предметом своего рассмотрения все, что близко
более тонкому чувству; абстрактные же умозрения или знания полезные, но сухие он
предоставляет прилежному, основательному и глубокому уму...
Содержание великой науки женщины — скорее всего, человек, а среди людей —
мужчина. Ее философия не умствования, а чувство. Если речь идет о том, чтобы
дать женщинам возможность развить свою прекрасную природу, то всегда нужно иметь
перед глазами это важнейшее обстоятельство. Надо стремиться развить все их
моральное чувство в целом, а не их память, и притом не посредством общих правил,
а с помощью суждений о том, что происходит вокруг них. Примеры, заимствованные
из других эпох с целью понять то влияние, которое прекрасный пол имел на
происходившие в мире события, многообразные отношения этого пола к мужскому полу
в прежние века или в чужих странах, характер их обоих, поскольку его можно
объяснить, а также изменчивый вкус к удовольствиям — вот что составляет всю их
историю и географию...
Г-жа Дасье (1654—1720) — знаток древних языков, перевела Гомера на французский
язык, издавала сочинения античных классиков.
Г-жа Шатле (1706—1749) — маркиза де Шатле, французская писательница, подруга
Вольтера, способный математик.
Добродетель женщины есть прекрасная добродетель. Добродетель мужского пола есть
добродетель благородная. Женщины избегают дурного не потому, что оно
несправедливо, а потому, что оно безобразно, и добродетельными будут для них
поступки нравственно прекрасные. Никакого “должно”, никакого “надо”, никакой
обязанности, никаких приказаний, никакого сурового принуждения женщина не
терпит. Она делает что-то только потому, что так ей нравится; поэтому главное —
уметь сделать так, чтобы ей нравилось только то, что хорошо. Я не думаю, чтобы
прекрасный пол руководствовался принципами, и надеюсь, что этим не оскорбляю
его, ведь принципы чрезвычайно редко встречаются и у мужского пола. Зато
провидение вселило в сердца женщин чувства доброты и благожелательства, дало им
тонкое чувство приличия и благосклонность. Не следует требовать от них жертв и
великодушного самоограничения...
Прекрасному ничто не противно в такой мере, как то, что вызывает отвращение, и
ничто не столь далеко от возвышенного, как смешное. Поэтому для мужчины нет
ничего более обидного, чем обозвать его глупцом, а для женщины — сказать, что
она безобразна...
Стыдливость представляет собой некоторую тайну природы для ограничения
необузданного влечения; следуя зову природы, она всегда согласуется с добрыми,
нравственными свойствами, даже когда она чрезмерна. Поэтому она в высшей степени
необходима как дополнение к принципам. В самом деле, нет другого подобного
случая для измышления удобных принципов, поскольку влечение так легко пускается
на хитрости. Но в то же время она служит также для того, чтобы набросить
таинственный покров даже на самые естественные (geziemendsten) и самые
необходимые цели природы, дабы слишком уже грубое знакомство с ними не вызвало
отвращения или по меньшей мере равнодушия к конечным целям того побуждения
человеческой природы, с которым связаны ее самые тонкие и сильные склонности.
Это свойство присуще прежде всего прекрасному полу и очень ему приличествует...
Так как наша задача — высказать свои соображения по поводу чувств, то весьма
заманчиво осмыслить по возможности различие того впечатления, которое весь облик
и черты лица женщины производят на мужчину. В основе своей вся эта
обворожительная сила связана с влечением одного пола к другому. Природа
преследует свою великую цель, и все сопутствующие тонкости, какими бы далекими
от нее они ни казались, суть только украшения, и свою привлекательность они, в
конце концов, заимствуют из того же источника. Мужчин со здоровым и грубым
вкусом, всегда находящихся во власти этого влечения, мало трогают грациозность,
прекрасные черты лица, глаза женщины и т. п., и, поскольку главное для них,
собственно говоря, пол, они в большинстве случаев видят в этих тонкостях лишь
пустое кокетство.
Если вкус этот и неутонченный, то пренебрегать им из-за этого все же нельзя.
Ведь благодаря ему большая часть людей следует великому закону природы весьма
простым и верным способом. Он приводит к большинству браков, и притом среди
самой трудолюбивой части человеческого рода, и поскольку мужа не занимают
очаровательное личико, томные взгляды, благородная осанка и т. п., да ничего во
всем этом он и не смыслит, то тем больше обращает он внимание на домашние
добродетели, бережливость и т. д. и т. п., а также на приданое. Что касается
несколько более тонкого вкуса, ради которого следовало бы провести различие во
внешних чарах женщины, то люди с таким вкусом обращают внимание или на то, что
есть морального в облике женщины и выражении ее лица, или на то, что в нем не
связано с моралью. Женщину, привлекательную в этом последнем смысле, называют
хорошенькой. Пропорциональное сложение, правильные черты, цвет глаз и лицо,
выделяющееся своим изяществом, — все это такая красота, которая нравится и в
букете цветов, вызывая бесстрастное одобрение. Само лицо, хотя бы и красивое,
еще ничего не выражает и не говорит сердцу. Что же касается выражения лица, глаз
и мимики — насколько это выражение нравственно, — то оно может относиться либо к
чувству возвышенного, либо к чувству прекрасного. Женщину, чьи прелести,
свойственные ее полу, подчеркивают преимущественно моральное выражение
возвышенного, называют прекрасной в собственном смысле этого слова; та, чей
моральный облик (Zeichnung), поскольку он проявляется в выражении или чертах
лица, обнаруживает свойства прекрасного, привлекательна, и если она такова в
высшей степени, то очаровательна. У первой, выражая спокойствие и благородство,
глаза светятся умом, и, поскольку ее лицо отражает также нежное чувство и
благосклонность, она пользуется расположением и глубоким уважением мужчины. У
второй в смеющихся глазах веселость и острый ум, тонкая шаловливость, игривая
шутливость и интригующая недоступность. Она обольщает, тогда как первая волнует,
и то чувство любви, к которому она способна и которое она вызывает у других,
хотя и поверхностно, но прекрасно, между тем как чувствования первой нежны,
связаны с уважением и продолжительны. Я не могу здесь вдаваться в слишком
подробный анализ, ибо в таких случаях всегда кажется, будто автор изображает
только свои собственные склонности. Я только скажу, что здесь становится
понятным, почему многим дамам нравится здоровый, но бледный цвет [лица]. Дело в
том, что это цвет [лица] бывает обычно у людей, чей склад души отличается
большим внутренним чувством и тонким восприятием, что относится к свойству
возвышенного, тогда как румянец и цветущий вид говорят не столько о возвышенном,
сколько о веселом нраве; а между тем тщеславию больше свойственно трогать и
пленять, чем возбуждать и прельщать. Напротив, люди, лишенные всякого морального
чувства и без какой-либо выразительности, указывающей на тонкость восприятия,
могут быть очень красивыми, однако они не будут ни волновать, ни привлекать, за
исключением, быть может, того грубого вкуса, о котором мы упоминали выше; этот
вкус иногда становится несколько более тонким и тогда в соответствии с этим
производит свой выбор. Плохо то, что подобного рода красивые люди подвержены
пороку — становятся спесивыми от сознания, что у них хорошая фигура, которую они
видят в зеркале, а также оттого, что они не способны к более тонкому восприятию;
тогда они у всех вызывают к себе равнодушное отношение, за исключением разве
льстеца, преследующего свои цели и строящего козни. Подобно тому как все вещи в
мире имеют и свою дурную сторону, так и в отношении этого вкуса следует пожалеть
лишь о том, что он легче, чем всякий другой, превращается в распутство. Ведь
именно потому, что огонь, зажженный кем-то, может быть снова погашен любым
другим, нет достаточных преград для необузданной склонности.
После этих суждений можно, пожалуй, до некоторой степени понять, какое
впечатление производит облик одной и той же женщины на мужчин с различным
вкусом. Я не буду говорить здесь о том, что в этом впечатлении слишком тесно
связано с половым влечением и что может соответствовать той особой сластолюбивой
мечте, в которую облекается чувство отдельного человека, — это лежит вне сферы
тонкого вкуса. Пожалуй, прав г-н Бюффон, полагая, что облик, производящий на нас
первое впечатление, когда половое влечение еще свежо и только начинает
развиваться, остается прообразом, которому впоследствии должны более или менее
соответствовать все женские образы, могущие пробудить порождаемое фантазией
желание, вследствие чего довольно грубая склонность вынуждена выбирать между
различными индивидами. Что касается более тонкого вкуса, то я утверждаю, что о
красоте тех [женщин], которых мы назвали хорошенькими, все мужчины судят
примерно одинаково и что в этом отношении мнения не так различны, как это обычно
думают. Черкесских и грузинских девушек все европейцы, совершавшие путешествия
по их стране, всегда признавали очень красивыми. Турки, арабы, персы, надо
полагать, почти полностью разделяют этот вкус, ибо они очень хотят сделать свою
народность более красивой путем смешения с такой благородной кровью, и можно
отметить, что персидской расе это действительно удалось. Индостанские купцы
также не упускают случая извлечь для себя большую выгоду из преступной торговли
столь прекрасными женщинами, доставляя их сластолюбивым богачам своей страны. Мы
видим, что, каким бы разным ни был вкус в различных странах мира, все же то, что
в одной из этих стран признается особенно красивым, считается таким же и во всех
других. Но где в суждение об изящном облике примешивается то, что в его чертах
морально, там вкус различных мужчин всегда весьма различен, поскольку
неодинаково само их нравственное чувство, и соответственно тому, какое значение
придает выражению лица [женщины] воображение каждого отдельного мужчины.
Известно, что те женщины, которые при первом взгляде не производят особого
впечатления, потому что они красивы не бесспорно, обычно, когда они начинают
нравиться при более близком знакомстве, гораздо больше располагают к себе и
кажутся все более красивыми. Наоборот, красивая внешность, сразу бросающаяся в
глаза, впоследствии воспринимается уже с большим равнодушием. Это, вероятно,
объясняется тем, что нравственные прелести, когда становятся приметными, больше
пленяют, а также тем, что они оказывают действие только при наличии ощущений
нравственного порядка и как бы открываются, причем открытие каждой новой
привлекательной черты всегда заставляет предполагать еще большее их число. А те
приятные черты, которые вовсе не скрыты, оказав в самом начале все свое
действие, впоследствии не могут уже достичь ничего иного, как только охладить
чрезмерное любопытство влюбленного и постепенно довести его до равнодушия.
В связи с этими наблюдениями совершенно естественно напрашивается следующее
замечание. Совсем простое, грубое половое влечение, правда, ведет самым прямым
путем к великой цели природы; выполняя ее требования, оно способно сразу сделать
данное лицо счастливым, однако, становясь слишком обыденным, оно легко приводит
к разврату и беспутству. С другой стороны, изощренный вкус служит, правда, для
того, чтобы лишить пылкую страсть ее грубой чувственности и, сильно ограничивая
число ее объектов, сделать ее сдержанной и благоприличной. Однако эта страсть
обычно не достигает великой конечной цели природы, и так как она требует или
ожидает большего, чем то, что природа обычно дает, то она, как правило, лишь
весьма редко делает счастливым лицо со столь деликатными ощущениями. Люди
первого типа становятся грубыми, потому что имеют в виду всех представителей
другого пола; люди второго типа становятся мечтательными, поскольку они не имеют
в виду, собственно говоря, ни одного из них; у них один лишь объект — тот,
который влюбленность создает себе в мыслях, наделяя его всеми благородными и
прекрасными свойствами, которые природа редко совмещает в одном человеке и еще
реже сообщает их тому, кто может их оценить и, вероятно, был бы достоин обладать
ими. Этим объясняется то, что такие люди откладывают брачный союз и в конце
концов совсем от него отказываются или же — что, пожалуй, ничуть не лучше —
горестно жалеют о сделанном выборе, не оправдавшем их больших надежд. В самом
деле, нередко эзоповский петух находит жемчужину, между тем как ему более
подходило бы обыкновенное ячменное зерно.
Здесь мы вообще можем заметить, что как бы ни были прекрасны впечатления от
нежного чувства, все же имеются все основания соблюдать осторожность в его
изощрении, если мы не хотим чрезмерной возбудимостью создать себе дурное
настроение и источник бед. Более благородным душам я — если бы только знал, как
этого достичь, — посоветовал бы изощрять сколько можно свое чувство в отношении
свойств, им самим присущих, или действий, ими самими совершаемых, и сохранять
простоту чувства в отношении удовольствий или того, чего они ожидают от других.
Но если бы это было возможно, они и других сделали бы счастливыми и сами были бы
счастливы. Никогда не следует упускать из виду, что нельзя требовать слишком
много благополучия в жизни и совершенства от людей, ибо тот, кто всегда ожидает
лишь посредственного, имеет то преимущество, что результат редко разрушает его
надежду, напротив, его иногда приятно поражают нежданные совершенства...
Дабы не упустить из виду тему моего сочинения, я выскажу несколько мыслей и о
том влиянии, которое один пол оказывает на другой с целью изощрить и
облагородить его чувства. Женщина обладает преимущественно чувством прекрасного,
поскольку прекрасное присуще ей самой, чувством же благородного — лишь поскольку
благородное встречается у мужчины. У мужчины, наоборот, преобладает чувство
благородного как одно из его качеств, чувство же прекрасного — поскольку
прекрасное встречается у женщины. Отсюда следует, что цель природы — еще больше
облагородить мужчину через влечение к другому полу, а женщину через него же
сделать еще более прекрасной. Женщину мало смущает то, что у нее нет некоторых
высоких понятий, что она пуглива и не предназначена для важных дел и т. д.; она
прекрасна и пленяет — этого достаточно. Напротив, от мужчины она требует всех
этих качеств, и возвышенность ее души в том только и проявляется, что она умеет
ценить эти благородные качества, если только они имеются у мужчины. Иначе как
было бы возможно, что столько мужчин с безобразной наружностью, хотя и с
[некоторыми] достоинствами, могли получить себе в жены таких милых и хорошеньких
женщин! Мужчина, напротив, гораздо требовательнее к прекрасным свойствам
женщины. Ее миловидность, веселая наивность и чарующая приветливость достаточно
вознаграждают его за отсутствие у нее книжной учености и за другие недостатки,
которые он должен возместить своими собственными талантами. Тщеславие и
увлечение модой могут, правда, дать этим естественным склонностям ложное
направление и иного мужчину сделать слащавым, а женщину — педанткой, или
амазонкой, однако природа всегда стремится вернуть их в естественное состояние.
По этому можно судить о том, какое могучее влияние могло бы оказывать влечение к
другому полу, в особенности на мужчин, для их облагораживания, если бы вместо
многочисленных скучных наставлений вовремя развивали у женщины нравственное
чувство. Благодаря этому она могла бы надлежащим образом оценивать достоинства и
благородные качества другого пола, а также была бы подготовлена к тому, чтобы с
презрением смотреть на пошлого щеголя и не прельщаться никакими другими
качествами, кроме настоящих достоинств. И несомненно также, что сила ее чар от
этого вообще выиграла бы, ведь мы видим, что очарование женщин в большинстве
случаев действует только на благородные души; другие же недостаточно тонки,
чтобы их оценить. В этом же смысле высказался и поэт Симонид, когда ему
посоветовали прочесть свои прекрасные стихи перед фессалийцами: “Эти люди
слишком глупы, чтобы позволить такому человеку, как я, обмануть себя”. Уже
раньше замечали, что общение с прекрасным полом делает нрав мужчин более мягким,
их поведение — более благопристойным и тонким, а их манеры — более изящными;
однако это только второстепенная польза*. Самое важное, чтобы муж становился все
совершеннее как мужчина, а жена — как женщина, т. е. чтобы мотивы влечения их
друг к другу действовали согласно предписанию природы сделать одного еще более
благородным, а качества другой — еще более прекрасными. Если все это дойдет до
крайней степени, то мужчина, гордый своими достоинствами, будет вправе сказать:
“Хотя вы меня и не любите, я заставлю вас глубоко уважать меня”. А женщина,
уверенная в силе своих чар, ответит ему: “Хотя в глубине души вы и не цените нас
высоко, мы, однако, все же заставим вас любить нас”. Порой за неимением таких
принципов мужчины, чтобы понравиться, усваивают женские слабости, а женщины
иногда (хотя и гораздо реже) подражают мужским манерам, дабы внушать к себе
глубокое уважение; но то, что делают против природы, делают всегда очень плохо.
*Но даже эта польза весьма умаляется наблюдением, что мужчины, которые слишком
рано и слишком часто приобщаются к таким компаниям, где женщина задает тон,
обычно становятся несколько пошлыми и в среде мужчин скучными или даже
вызывающими к себе презрение, так как они утратили вкус к такому препровождению
времени, которое, правда, должно быть веселым, но имеющим и некоторое настоящее
содержание, допускающим шутку, но и полезным благодаря серьезным беседам.
Симонид (556—469 гг. до н. э.) — древнегреческий поэт. Письмо Марии фон Герберт
было написано Кантом как ответ на письмо этой дамы, переданное философу врачом
Эрхардом; в 1803 г. М. фон Герберт покончила с собой. “Метафизика нравов”
опубликована в 1797 г.
В брачной жизни супруги должны образовать как бы одну нравственную личность,
движимую и управляемую рассудком мужа и вкусом жены. Ведь дело не только в том,
что от мужчины можно ожидать больше основанного на опыте понимания, а от женщины
— больше свободы и верности в чувстве. Чем возвышеннее душевный склад мужчины,
тем больше он склонен считать своей главной целью услаждение любимого существа,
и, с другой стороны, чем женщина прекраснее, тем больше стремится она на его
усилия ответить благосклонностью. Следовательно, при таких отношениях нелепо
спорить о достоинствах [той или другой стороны], а там, где такой спор
происходит, он служит вернейшим признаком грубости и противоречивости вкуса. А
если уж речь идет о праве повелителя, то, значит, дело до крайности испорчено;
ведь там, где союз зиждется, в сущности, только на влечении, он уже будет
наполовину разорван, как только возвысит свой голос приказание. Притязание
женщины на такой жесткий тон крайне отвратительно, подобное же притязание
мужчины в высшей степени неблагородно и достойно презрения. Между тем мудрый ход
вещей приводит к тому, что утонченность и нежность чувств проявляют всю свою
силу лишь вначале, затем от общения в обстановке домашней жизни они постепенно
притупляются, а потом переходят в дружескую любовь, когда великое искусство
состоит, в конце концов, в сохранении достаточных еще остатков первоначальных
чувств, дабы равнодушие и скука не уничтожили всю ценность той радости, ради
которой единственно только и стоило заключать такой союз.
Кант И. Соч.: В 6 т. М„ 1965. Т. 2. С. 152-168

КЛОД АДРИАН ГЕЛЬВЕЦИЙ
Из книги “О человеке”
Глава VIII. О влиянии скуки на нравы народов
Чем может заниматься праздный богач в государстве, где богачи и вельможи не
принимают участия в управлении государственными делами, где, как в Португалии,
суеверие запрещает им мыслить? Любовью. Только заботы о любовнице могут
заполнить ярким образом промежуток, отделяющий удовлетворенную потребность от
вновь возникающей. Но что требуется для того, чтобы заботы, связанные с
любовницей, стали занятием? Для этого нужно, чтобы любовь была окружена
опасностями, чтобы бдительная ревность постоянно противилась желанию любовника,
чтобы поэтому последний постоянно был занят вопросом о том, каким способом ее
обмануть.
В Спарте законодательным путем хотели добиться в этом отношении тех же
результатов, к каким приводит ревность в Португалии. Ликург постановил, чтобы
мужья жили отдельно от жен и встречались с ними лишь тайком, в укромных местах и
лесах. Он понимал, что трудность встречи усиливает их любовь, упрочивает узы
брака и придает обоим супругам активность, избавляющую их от скуки.
Таким образом, любовь и ревность являются в Португалии единственным средством
против скуки. Но какое влияние подобные средства должны оказывать на нравы
нации? Так, в Италии скука изобрела чичисбеев.
Нет более яростной, более жестокой и в то же время более развратной ревности,
чем ревность женщин Востока. Я приведу в этой связи в переводе отрывок из одного
персидского поэта. Какая-то султанша приказывает раздеть перед собой молодого
раба, которого она любит и считает ей неверным. Он простерт у ее ног, она
набрасывается на него. “Против твоего желания, — говорит она ему, — я
наслаждаюсь еще твоей красотой, но все же я наслаждаюсь ею. Глаза твои уже
увлажнились слезами наслаждений, твои уста полуоткрыты, ты умираешь. Неужто в
последний раз я прижимаю тебя к своей груди? Избыток опьянения уже уничтожил в
моей памяти твою неверность. Я вся — чувственность. Все способности моей души
покидают меня и тонут в наслаждении, я — само наслаждение. Но какая мысль
следует за этой восхитительной мечтой? Что тебя будет ласкать моя соперница!
Нет, это тело попадет в ее объятия только обезображенным. Кто может меня
удержать? Ты наг и беззащитен. Обезоружит ли меня твоя красота? Я еще краснею от
сладострастия, рассматривая округлости этого тела... Но моя ярость разгорается
вновь. Я охвачена уже не любовью, не наслаждением. Мщение и ревность растерзают
тебя бичами. Страх удалит тебя от моей соперницы и вернет тебя ко мне. Обладать
тобой такой ценой, разумеется, нелестно ни для тщеславия, ни для любви; неважно,
это будет лестно для моей чувственности. Моя соперница умрет вдали от тебя, а я
умру в твоих объятиях”.
Несомненно, скука некогда была причастна возникновению рыцарства. Древние
храбрые рыцари не занимались ни науками, ни искусствами. Мода не позволяла им
учиться, а происхождение — заниматься торговлей. Чем же мог тогда заниматься
рыцарь? Любовью. Но если бы в тот момент, когда он признался в своей страсти
своей возлюбленной, она — как это водится теперь, — разделяя его чувства,
приняла бы его предложение, то они поженились бы, народили бы детей, и этим бы
все кончилось. Ведь иметь ребенка — дело нетрудное. Супруг и супруга скучали бы
часть своей жизни.
Поэтому, чтобы сохранить свои желания во всей их силе, чтобы занять свою
молодость и удалить от нее скуку, рыцарь и его дама должны были войти в
молчаливое и ненарушимое соглашение — обязаться один нападать, а другая
обороняться столько-то времени. Любовь благодаря этому становилась занятной. И
она была действительно занятием для рыцарей. Влюбленный рыцарь должен был
постоянно проявлять свою деятельность около своей дамы; чтобы завоевать ее, он
должен был быть страстным в своих объяснениях, мужественным в битвах, он должен
был выступать на турнирах в хорошем снаряжении и вооружении и обнаружить там
умение ловко и сильно владеть копьем. Рыцарь проводил свою молодость в этих
упражнениях, убивал время в этих занятиях; под конец он женился, и после
церковного благословения романист о нем больше уже не говорил. По-видимому, в
старости прежние храбрые рыцари начинали, подобно некоторым из наших теперешних
старых воинов, скучать и становились сами скучными, болтливыми и суеверными.
Требуется ли для нашего счастья, чтобы наши желания исполнялись тотчас же, как
мы их почувствуем? Нет, за наслаждением требуется некоторое время гоняться. Если
с утра наслаждаться ласками красивой женщины, то что делать остальную часть дня?
Все тогда будет окрашено в цвета скуки. Если же я могу увидеть ее лишь вечером,
то луч надежды и удовольствий окрасит в розовый цвет все мгновения моего дня.
Молодой человек требует для себя гарема. Но как только он получит его, вскоре,
истощенный наслаждением, он станет томиться от безделья и скуки. Пойми, сказал
бы я ему, всю нелепость своего желания. Посмотри на этих вельмож, государей,
этих чрезвычайно богатых людей. Они обладают всем тем, чему ты завидуешь. Но
есть ли смертные более скучающие, чем они? Они наслаждаются всем равнодушно,
потому что они наслаждаются, не испытывая потребности. Насколько различно
наслаждение, испытываемое в лесу двумя людьми, из которых один охотится для
забавы, а другой — для пропитания себя и своей семьи. Последний возвращается в
свою хижину с дичью, его жена и дети бегут ему навстречу. На их лицах радость,
он наслаждается всей той радостью, которую он им доставляет.
Потребность есть источник деятельности и счастья людей. Чтобы быть счастливым,
нужно иметь желания и удовлетворять их с некоторым усилием, но, когда это усилие
сделано, можно быть уверенным в наслаждении.
Глава IX. О том, что удовольствие приобретается с большим или меньшим трудом в
зависимости от формы правления данной страны и от занимаемого поста
В виде примера я возьму опять-таки наслаждение, доставляемое женщиной. В Англии
любовь вовсе не есть занятие, но только удовольствие. Вельможа или богач,
занятые в верхней или нижней палате общественными делами либо у себя дома своими
торговыми делами, относятся к любви легко. Покончив со своей корреспонденцией и
с делами, он отправляется к молодой девушке, чтобы наслаждаться ею, а не
вздыхать. Какую роль в Лондоне могли бы играть чичисбеи? Почти столь же малую,
как в Спарте или в Древнем Риме.
Даже во Франции, если министр имеет любовниц, то это находят вполне приличным.
Но если он станет терять свое время около них, то над ним будут издеваться. Во
Франции допустимо, чтобы он наслаждался женщинами, но не допустимо, чтобы он
вздыхал. Поэтому дам просят относиться снисходительнее к печальному положению
министра и быть по отношению к нему менее неуступчивыми. Может быть, их вовсе не
приходится упрекать в этом отношении. В них достаточно патриотизма, чтобы
избавить его даже от скуки признания в любви; они понимают, что они должны
всегда соразмерять свое сопротивление со степенью праздности любовника.
Гл а в а X. Какая любовница годится для праздного человека?
... Из всех видов любви физическая — наиболее приятная. Впрочем, исключение
нужно сделать для праздных людей. Для этих последних кокетка — самая прелестная
любовница. Она появляется в обществе, одетая самым легкомысленным образом, — это
позволяет всем надеяться на то, что она разрешает лишь очень немногим. Тут
праздный человек просыпается, его ревность пробуждается, он освобождается от
скуки. Праздным людям нужны поэтому кокетки, для занятых же людей подходят
просто красивые девушки. Добиваться расположения женщины, как и охотиться за
дичью, приходится различно в зависимости от того, сколько времени желают на это
потратить. Когда для охоты можно уделить лишь час или два — отправляешься без
собак. Не знаешь, что делать со своим временем, и желаешь затянуть прогулку —
тогда берешь с собой гончих, чтобы затравить ими дичь. Ловкая женщина заставляет
праздного человека долго бегать за собой.
Самая сильная страсть кокетки — это быть предметом обожания. Как достигнуть
этого? Всегда возбуждать желания мужчин и почти никогда не удовлетворять их.
Женщина, говорит поговорка, — это хорошо накрытый стол, на который смотришь
по-разному до обеда и после него.
В Канаде роман дикаря короток. У него нет времени заниматься любовью: он должен
ловить рыбу и охотиться. И вот он предлагает своей возлюбленной спичку: если она
задула ее — он добился своего счастья. Попробуйте изобразить любовные похождения
Мария и Цезаря, когда у них головы были заняты Суллой и Помпеем: либо такой
роман был бы неправдоподобен, либо, как у дикаря, он был бы очень короток.
Цезарю пришлось бы здесь повторять свое: пришел, увидел, победил. Если,
наоборот, вы станете изображать сельскую любовь праздных пастушков, то для них
придется подобрать разборчивых, жестоких и особенно очень стыдливых
возлюбленных. Без подобных возлюбленных Селадон умер бы от скуки.
Глава XI. О различии романов и любви у праздного и занятого человека
В различные эпохи приходилось добиваться успеха у женщин различными способами,
этим объясняется такое множество различных описаний любви. Между тем сюжет их
всегда один и тот же: соединение мужчины с женщиной. Роман закончен, когда
романист уложил их в одну постель. Если этого рода произведения отличаются друг
от друга, то лишь различными способами, которые применяет герой, чтобы уговорить
свою возлюбленную благосклонно встретить эту фразу, выраженную несколько
по-дикарски: я хочу спать с тобою. Тон романов изменяется в зависимости от эпохи
и формы правления, в условиях которой их пишут романисты, и от степени
праздности их героев. У занятого народа любви придают мало значения. Любовь
здесь непостоянна и столь же непродолжительна, как цветение роз. Пока любовник
находится в стадии первого ухаживания и первых благосклонностей, это — розовый
бутон. При первых наслаждениях бутон распускается и раскрывает родившуюся розу.
При дальнейших наслаждениях последняя окончательно распускается. Когда роза
достигла всей своей красоты, она начинает увядать. Ее лепестки опадают. Роза
умирает, чтобы снова расцвести в следующем году, а любовь — чтобы возродиться с
новой возлюбленной. У праздного народа любовь становится делом, она более
постоянна. Какого только влияния не оказывает на нравы скука и праздность. По
словам Ларошфуко, среди светских людей не встречается счастливых браков — это
потому, что во Франции богатая женщина не знает, как проводить свое время. Скука
преследует ее. Желая избавиться от нее, она берет любовника, входит в долги. Муж
сердится, но его не слушают. Оба супруга озлобляются и начинают ненавидеть друг
друга, потому что они праздны, скучают и несчастны. Иное дело — жена
земледельца. Здесь супруги любят друг друга, потому что оба они заняты и полезны
друг другу: жена трудится на птичьем дворе, кормит грудью детей, в то время как
муж обрабатывает землю.
Гельвеций. Соч.: В 2 т. М, 1974. Т. 2. С. 388-393

Из “Записных книжек” — Прелести возлюбленной даже в ее отсутствие преследуют
ваши глаза, ее голос звучит в ваших ушах, все питает любовь, чтобы она крепла и
росла.
— Любовь нередко предпочитает креп ночи сверкающей вуали дня.
— Любовь в соответствии с различными характерами по-разному пылает. Во льве
жгучее и кровожадное пламя выражается в рычании, в высокомерных душах — в
пренебрежении, в нежных душах — в слезах и унынии.
— На лице нашего кумира появилась морщина. Любовь содрогается и убегает, не смея
оглянуться.
— Факел любви несет свой огонь в ледяные пещеры, куда уходят киты. Он проникает
в глубь морей и приводит в движение их чудовищ, он проник в ледяной дворец
Нептуна. Ярость, вооруженная у римлян мечами и шлемами, безбоязненно встретилась
со смертью. Она презирает молнию, вылетающую из бронзовых стволов, которые
заряжает убийство, она мечет красные стрелы. Радость пляшет у варваров под звуки
нестройной музыки при свете звезд, как у нас под звуки Люлли и при свете факелов
в тех волшебных залах, где искусство при помощи красок подбирает все стихии и
собирает по очереди весь мир в узком пространстве, которое оно увеличивает на
глазах. Ревность, которая следует за любовью и которая ведет за собой гнев,
имеет то же самое желание разделаться со своими соперниками. Во Франции она
дерется на дуэли, где условия для соперников равны, в Италии она совершает
убийство. Грусть во всех странах проливает слезы и лишь испускает вздохи
различного звучания. Смелость повсюду слепа перед опасностью и не может
отступить ни на шаг. Отчаяние везде мчится и с яростью бросается на смерть,
различную в различных странах.
— Тщетно хотели бы избежать любви. Мудрец бежит, а любовь летит.
— Любовь, даже счастливая, которая умножает наше бытие, умножает и наши печали.
У нас два тела, чтобы принимать печаль, две души, чтобы принимать грусть, две
жизни и т. д.
— Живая, ты была моей любовью, мертвая, я буду твоей фурией.
— Любовь еще более тонка, чем ревность.
— Одинаковое счастье — быть победителем или побежденным в битвах любви.
— У любви больше уловок, чем у Аргуса глаз.
— У любви, как у розы, только один день.
— Страсти. Нет ничего более опасного, чем страсти, которыми разум управляет в
запальчивости.
— Страсти — это пресмыкающиеся, когда они входят в сердце, и буйные драконы,
когда они уже вошли в него.
— Страсти — как ядовитые травы. Только дозы делают их ядами или противоядиями.
— Огонь, который все разрушает, искусственно управляемый, породил множество
чудес, так же как и страсти, руководимые разумом.
— Ветры колеблют землю, а страсти — душу мудреца, если они не опрокидывают ее.
— Страсти, которые порождают как добродетели, так и пороки, подобны пище.
Источник жизни есть источник смерти.
— Желание погасить одну страсть при помощи другой — это не что иное, как желание
перенести костер из одного места в другое.
— Искра в страстях сопровождается пожаром.
— Слабость, пренебрегающая страстями, укрепляет себя. Песчинки образуют горы. Их
следует избегать.
— Мало-помалу мы превозмогаем себя и разрушаем наши страсти. Тщетно мы будем
пытаться погасить их сразу. Давайте подражать временам года. Холод постепенно
прогоняет тепло, и плоды постепенно заставляют падать цветы. Но в нашем климате
не видно, чтобы лето, которое управляло нами при помощи мгновенно исчезающего
огненного спектра, сменялось зимой, восседающей на ледяном троне и дышащей
снегом, а изморозь покрывала землю, еще горячую от летнего зноя. Не видно также,
как тутовая ягода появляется на месте цветка, который падает.
— Мудрец защищает себя от приближения страстей, но не может их задержать в их
движении. Человек может защитить себя от приближения к пропасти, но не может
остановиться, когда падает в пропасть.
Гельвеций Клод Адриан. Соч.: В 2 т. М., 1973. Т. 1. С. 135-137

ФРАНСУА ДЕ ЛАРОШФУКО
Из книги “Максимы и моральные размышления”
68 Трудно дать определение любви; о ней можно лишь сказать, что для души — это
жажда властвовать, для ума — внутреннее сродство, а для тела — скрытое и
утонченное желание обладать, после многих околичностей, тем, что любишь.
69 Чиста и свободна от влияния других страстей только та любовь, которая таится
в глубине нашего сердца и неведома нам самим.
70 Никакое притворство не поможет долго скрывать любовь, когда она есть, или
изображать — когда ее нет.
71 Нет таких людей, которые, перестав любить, не начали бы стыдиться прошедшей
любви.
72 Если судить о любви по обычным ее проявлениям, она больше похожа на вражду,
чем на дружбу.
73 На свете немало таких женщин, у которых в жизни не было ни одной любовной
связи, но очень мало таких, у которых была только одна.
74 Любовь одна, но подделок под нее — тысячи.
75 Любовь, подобно огню, не знает покоя: она перестает жить, как только
перестает надеяться или бояться.
76 Истинная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто ее
видел.
77 Любовь прикрывает своим именем самые разнообразные человеческие отношения,
будто бы связанные с нею, хотя на самом деле она участвует в них не более, чем
дож в событиях, происходящих в Венеции.
81 Мы способны любить только то, без чего не можем обойтись; таким образом,
жертвуя собственными интересами ради друзей, мы просто следуем своим вкусам и
склонностям. Однако именно эти жертвы делают дружбу подлинной и совершенной.
276 Разлука ослабляет легкое увлечение, но усиливает большую страсть, подобно
тому как ветер гасит свечу, но раздувает пожар.
277 Нередко женщины, нисколько не любя, все же изображают, будто они любят:
увлечение интригой, естественное желание быть любимой, подъем душевных сил,
вызванный приключением, и боязнь обидеть отказом — все это приводит их к мысли,
что они страстно влюблены, хотя в действительности всего лишь кокетничают.
286 Мы не можем вторично полюбить тех, кого однажды действительно разлюбили.
348 Когда человек любит, он часто сомневается в том, во что больше всего верит.
349 Величайшее чудо любви в том, что она излечивает от кокетства.
351 Когда люди уже не любят друг друга, им трудно найти повод для того, чтобы
разойтись.
353 Человек истинно достойный может быть влюблен как безумец, но не как глупец.
Размышления и афоризмы французских моралистов XVI—XVIII веков. Л.,1987. С.
124-125, 152, 153, 160, 161

ЛАБРЮЙЕР
Из книги “Характеры, или Нравы нынешнего века”
Глава III. О женщинах
1 Мнение мужчин о достоинствах какой-нибудь женщины редко совпадает с мнением
женщин: их интересы слишком различны. Те милые повадки, те бесчисленные ужимки,
которые так нравятся мужчинам и зажигают в них страсть, отталкивают женщин,
рождая в них неприязнь и отвращение.
10 На свете нет зрелища прекраснее, чем прекрасное лицо, и нет музыки слаще, чем
звук любимого голоса.
11 У каждого свое понятие о женской привлекательности; красота — это нечто более
незыблемое и не зависящее от вкусов и суждений.
12 Порою женщины, чья красота совершенна, а достоинства редкостны, так трогают
наше сердце, что мы довольствуемся правом смотреть на них и говорить с ними.
16 Чем больше милостей женщина дарит мужчине, тем сильнее она его любит и тем
меньше любит ее он.
17 Когда женщина перестает любить мужчину, она забывает все — даже милости,
которыми его дарила.
18 Женщина, у которой один любовник, считает, что она совсем не кокетка;
женщина, у которой несколько любовников, — что она всего лишь кокетка. Женщина,
которая столь сильно любит одного мужчину, что перестает кокетничать со всеми
остальными, слывет в свете сумасбродкой, сделавшей дурной выбор.
19 Давнишний любовник так мало значит для женщины, что его легко меняют на
нового мужа, а новый муж так быстро теряет новизну, что почти сразу уступает
место новому любовнику. Давнишний любовник опасается соперника или презирает его
в зависимости от характера дамы своего сердца. Давнишний любовник отличается от
мужа нередко одним лишь названием; впрочем, это весьма существенное отличие, без
которого он немедленно получил бы отставку.
20 Кокетство в женщине отчасти оправдывается, если она сладострастна. Напротив,
мужчина, который любит кокетничать, хуже, чем просто распутник. Мужчина-кокетка
и женщина-сладострастница вполне стоят друг друга.
21 Тайных любовных связей почти не существует: имена многих женщин так же прочно
связаны с именами их любовников, как и с именами мужей.
22 Сладострастная женщина хочет, чтобы ее любили; кокетке достаточно нравиться и
слыть красивой. Одна стремится вступить в связь с мужчиной, другая — казаться
ему привлекательной. Первая переходит от одной связи к другой, вторая заводит
несколько интрижек сразу. Одной владеет страсть и жажда наслаждения, другой —
тщеславие и легкомыслие. Сладострастие — это изъян сердца или, быть может,
натуры; кокетство — порок души. Сладострастница внушает страх, кокетка —
ненависть. Если оба эти свойства объединяются в одной женщине, получается
характер, наигнуснейший из возможных.
24 Мы называем непостоянной женщину, которая разлюбила; легкомысленной — ту,
которая сразу полюбила другого; ветреной — ту, которая сама не знает, кого она
любит и любит ли вообще; холодной — ту, которая никого не любит.
25 Вероломство — это ложь, в которой принимает участие, так сказать, все
существо женщины, это умение ввести в обман поступком или словом, а подчас —
обещаниями и клятвами, которые так же легко дать, как и нарушить. Если женщина
неверна и это известно тому, кому она изменяет, она неверна — и только; но если
он ничего не знает — она вероломна. Женское вероломство полезно тем, что
излечивает мужчин от ревности.
78 Как мало на свете таких безупречных женщин, которые хотя бы раз на дню не
давали своим мужьям повода пожалеть о том, что они женаты, и позавидовать
холостякам.
80 Неужели нельзя изобрести средство, которое заставило бы женщин любить своих
мужей?
81 Женщина, которую все считают холодной, просто еще не встретила человека,
который пробудил бы в ней любовь.
Глава IV. О сердце
2 Хотя между людьми разных полов может существовать дружба, в которой нет и тени
нечистых помыслов, тем не менее женщина всегда будет видеть в своем друге
мужчину, точно так же, как он будет видеть в ней женщину. Такие отношения нельзя
назвать ни любовью, ни дружбой: это нечто совсем особое.
4 Время укрепляет дружбу, но ослабляет любовь.
5 Пока любовь жива, она черпает силы в самой себе, а подчас и в том, что,
казалось бы, должно ее убивать: в прихотях, в суровости, в холодности, в
ревности. В противоположность любви, дружба требует ухода: ей нужны заботы,
доверие и снисходительность, иначе она зачахнет.
6 В жизни чаще встречается беззаветная любовь, нежели истинная дружба.
7 Любовь и дружба исключают друг друга.
9 Любовь начинается с любви; даже самая пылкая дружба способна породить лишь
самое слабое подобие любви.
10 Трудно отличить от настоящей дружбы те отношения, которые мы завязываем во
имя любви.
11 По-настоящему мы любим лишь в первый раз; все последующие наши увлечения уже
не так безоглядны.
12 Труднее всего исцелить ту любовь, которая вспыхнула с первого взгляда.
13 Любовь, которая возникает медленно и постепенно, так похожа на дружбу, что не
может стать пылкой страстью.
14 Тот, кто любит так сильно, что хотел бы любить в тысячу раз сильнее, все же
любит меньше, нежели тот, кто любит сильнее, чем сам того хотел бы.
16 На свете немало людей, которые и рады бы полюбить, да никак не могут; они
ищут поражения, но всегда одерживают победу и, если дозволено так выразиться,
принуждены жить на свободе.
17 Люди, вначале страстно любившие друг друга, сами способствуют тому, что
постепенно их любовь начинает слабеть, а потом совсем угасает. Кто больше
виноват в охлаждении — мужчина или женщина? Ответить на этот вопрос нелегко:
женщины утверждают, что мужчины непостоянны, а мужчины доказывают, что женщины
ветрены.
18 Как ни требовательны люди в любви, все же они прощают больше провинностей
тем, кого любят, нежели тем, с кем дружат.
25 Пожалуй, неприязнь скорее уж может перейти в любовь, чем в дружбу.
26 Друзьям мы охотно сами открываем наши тайны, от возлюбленных мы их не можем
скрыть. Подарить кому-нибудь свое доверие — еще не значит отдать ему сердце;
тот, кто владеет сердцем другого человека, не нуждается ни в его излияниях, ни в
доверии ему, и без них все открыто.
27 У друзей мы замечаем те недостатки, которые могут повредить им, а у любимых
те, от которых страдаем мы сами.
28 Только из первого разочарования в любви и первой провинности друга можем мы
извлечь полезный урок.
30 В дружбе для всякого охлаждения и всякой размолвки есть своя причина; любить
же друг друга люди перестают только потому, что прежде слишком сильно любили.
31 Мы так же не можем навеки сохранить любовь, как не могли не полюбить.
32 Умирает любовь от усталости, а хоронит ее забвение.
33 И при зарождении и на закате любви люди всегда испытывают замешательство,
оставаясь наедине друг с другом.
34 Угасание любви — вот неопровержимое доказательство того, что человек
ограничен и у сердца есть пределы. Полюбить — значит проявить слабость;
разлюбить — значит иной раз проявить не меньшую слабость. Люди перестают любить
по той же причине, по какой они перестают плакать: в их сердцах иссякает
источник и слез, и любви.
37 Люди по привычке встречаются и произносят слова любви даже тогда, когда
каждое их движение говорит о том, что они уже не любят друг друга.
39 Мы хотим быть источником всех радостей или, если это невозможно, всех
несчастий того, кого любим.
40 Тосковать о том, кого любишь, много легче, нежели жить с тем, кого
ненавидишь.
43 Если человек помог тому, кого любил, то ни при каких обстоятельствах он не
должен вспоминать потом о своем благодеянии.
Размышления и афоризмы французских моралистов XVI—XVIII веков. С. 306-318

НИКОЛА-СЕБАСТЬЯН ДЕ ШАМФОР Из “Максим и мыслей, афоризмов и анекдотов”
О женщинах, любви, браке и любовных связях
* Любовь лишь тогда достойна этого названия, когда к ней не примешиваются
посторонние чувства, когда она живет только собою и собою питается.
* Всякий раз, когда я вижу женщин, да и мужчин, слепо кем-то увлеченных, я
перестаю верить в их способность глубоко чувствовать. Это правило меня еще ни
разу не обмануло.
* Грош цена тому чувству, у которого есть цена.
* Любовь — как прилипчивая болезнь: чем больше ее боишься, тем скорее
подхватишь.
* Влюбленный человек всегда силится превзойти самого себя в приятности, поэтому
влюбленные большею частью так смешны.
* Иная женщина способна испортить себе жизнь, погубить и опозорить себя в глазах
общества — и все это ради любовника, которого она тут же разлюбит из-за того,
что он плохо счистил пудру, некрасиво подстриг один ноготь или надел чулки
навыворот.
* Гордое и благородное сердце, испытавшее сильные страсти, избегает и страшится
их, но не снисходит до любовных интрижек; точно так же сердце, ведавшее дружбу,
не снизойдет до низменных, корыстных отношений.
* На вопрос, почему женщина выставляет напоказ свои победы над мужчинами, можно
дать много ответов, и почти все они оскорбительны для мужчин. Правильный же
ответ таков: у нее просто нет другого способа понаслаждаться своей властью над
сильным полом. Женщины не очень знатные, но одержимые надеждой или манией играть
роль в высшем обществе, лишены и естественных радостей, и радостей, даруемых
мнением света. На мой взгляд, это самые несчастные существа на земле.
* Женщинам свойственны прихоти, увлечения, иногда склонности; порою они даже
способны возвыситься до настоящей страсти, но преданность им почти недоступна.
Они взывают к нашим слабостям и безрассудству, но отнюдь не к нашему разуму. С
мужчинами их связывает телесное притяжение, а никак не сродство душ, сердец,
натур. Доказательством этому служит их равнодушие к мужчинам за сорок, присущее
даже тем из них, что сами не моложе. Приглядитесь повнимательней, и вы
обнаружите, что, оказывая предпочтение мужчине зрелого возраста, женщина всегда
действует под влиянием какого-нибудь низменного расчета — из корысти или
тщеславия. Что касается исключений, то они, как известно, лишь подтверждают
правило или даже придают ему силу закона. Добавим, что здесь совсем неуместна
поговорка: “Кто слишком рьяно доказывает свою правоту, тот никогда ничего не
докажет”. Любовь покоряет нас, воздействуя на наше самолюбие. В самом деле, как
противостоять чувству, которое умеет возвысить в наших глазах то, чем мы
обладаем, вернуть то, что нами утрачено, дать то, чего у нас нет? Когда мужчину
и женщину связывает непреоборимая страсть, мне всегда кажется, что, какие бы
препятствия ни разлучали их — муж, родня и т. д., — все равно любовники созданы
один для другого самой природой, что они принадлежат друг другу по божественному
праву, вопреки всем людским законам и предрассудкам. Отнимите у любви самолюбие
— и что же останется? Почти ничего! Очистите ее от тщеславия — и она уподобится
выздоравливающему человеку, который от слабости еле волочит ноги. Любовь в том
виде, какой она принята в нашем обществе, — это всего лишь игра двух прихотей и
соприкасание двух эпидерм. Желая зазвать вас к какой-нибудь женщине, вам иногда
говорят? “Ее нельзя не полюбить!” Но я, быть может, вовсе этого не желаю! Лучше
бы уж мне сказали: “Она не может не полюбить!”, ибо люди в большинстве своем не
столько хотят испытать любовь, сколько ее внушить. По тому, как самолюбивы
женщины пожилые, которые уже никому не нравятся, можно судить, каково было их
самолюбие в молодые годы. “Мне кажется, — говаривал господин де*, — что
благосклонности женщины в общем приходится добиваться как приза на состязаниях,
только достается этот приз отнюдь не тому, кто любит или достоин ее любви”.
Беда молодых женщин, равно как и монархов, в том, что у них не может быть
друзей. По счастью, ни те ни другие не понимают этого: одним мешает тщеславие,
другим — спесь. Говорят, что в политике победа остается вовсе не за мудрецами;
то же можно сказать и о волокитстве. Забавно, что не только у нас, но и у
некоторых древних народов, чьи нравы были первобытны и близки к природе,
выражение “познать женщину” означало - “переспать с ней”, словно без этого ее до
конца не узнаешь! Если это открытие сделали патриархи, они были людьми куда
более искушенными, чем принято считать.
В войне женщин с мужчинами последние обладают немалым перевесом: у них в запасе
девки.
Любовь, даже самая возвышенная, отдает вас во власть вашим собственным
страстишкам, а брак — во власть страстишкам вашей жены: честолюбию, тщеславию и
всему прочему. Будь вы тысячу раз милы и порядочны, люби вы совершеннейшую из
женщин, все равно вам придется прощать ей либо вашего предшественника, либо
преемника. Быть может, чтобы вполне оценить дружбу, нужно сперва пережить
любовь.
Мужчины живут в мире с женщинами точно так же, как европейцы с индусами: это
вооруженный мир.
* Чтобы связь мужчины с женщиной была по-настоящему увлекательна, их должны
соединять наслаждение, воспоминание или желание.
* Одна умная женщина бросила мне как-то фразу, которая, возможно, проливает свет
на природу слабого пола: “Когда женщина выбирает себе любовника, ей не так
важно, нравится ли он ей, как — нравится ли он другим женщинам”.
* Госпожа де* поспешила уехать вслед за своим любовником в Англию, чтобы
доказать великую свою нежность к нему, хотя никакой нежности не испытывала. В
наши дни люди бросают вызов общественному мнению из страха перед ним.
* Я знавал когда-то человека, который перестал волочиться за певичками, потому
что, по его словам, они оказались такими же лицемерками, как и порядочные
женщины.
* Повторение одних и тех же слов может наскучить нашим ушам, уму, но только не
сердцу.
* Чувство будит в нас мысль — с этим все согласны; но вот с тем, что мысль будит
чувство, согласятся далеко не все, а ведь это не менее правильно!
* Что такое любовница? Женщина, возле которой забываешь то, что знал назубок,
иными словами, все недостатки ее пола.
* Прежде любовные интриги были увлекательно таинственны, теперь они увлекательно
скандальны.
* Любовь, по-видимому, не ищет подлинных совершенств; более того, она их как бы
побаивается: ей нужны лишь те совершенства, которые творит и придумывает она
сама. В этом она подобна королям: они признают великими только тех, кого сами и
возвеличили.
* Естествоиспытатели утверждают, что у всех видов животных вырождение начинается
с самок. Философы вполне могут применить этот вывод к нравам цивилизованного
общества.
* Общение с женщинами завлекательно тем, что в нем всегда есть множество
недомолвок, а недомолвки, стеснительные или, во всяком случае, докучные между
мужчинами, — весьма приятная приправа в отношениях мужчины с женщиной.
* Существует поговорка, что самая красивая женщина не может дать больше, чем
имеет. Это кругом неверно: она дает мужчине решительно все, чего он от нее ждет,
ибо в отношениях такого рода цену получаемому назначает воображение.
* Мужчина был бы слишком несчастен, если бы, будучи с женщиной, он хоть
сколько-нибудь помнил то, что прежде знал назубок.
* Природа, наделив мужчин неистребимой склонностью к женщинам, видимо,
предугадывала, что, не прими она этой меры предосторожности, презрение,
внушаемое женским полом, в особенности его тщеславием, послужило бы серьезным
препятствием к продолжению и размножению рода человеческого.
* Любовникам довольно нравиться друг другу своими привлекательными, приятными
чертами, но супруги могут быть счастливы лишь в том случае, если связаны
взаимной любовью или хотя бы подходят один к другому своими недостатками.
*Любовь приятнее брака по той же причине, по какой романы занимательнее
исторических сочинений.
*Сперва любовь, потом брак: сперва пламя, потом дым.
* Из всех рассуждений о браке и безбрачии всего разумней и справедливей
следующее замечание: “Что из двух ни выберешь, все равно пожалеешь”. В последние
годы жизни Фонтенель жалел о том, что не женился: он забыл, что прожил девяносто
пять лет, не зная забот.
* Удачен лишь разумный брак, увлекателен лишь безрассудный. Любой другой
построен на низменном расчете.
* Любовь — единственное чувство, в котором все истинно и все лживо; скажи о ней
любую нелепость — и она окажется правдой.
* Когда влюбленный жалеет человека здравомыслящего, он напоминает мне любителя
сказок, который зубоскалит над теми, кто увлекается историческими сочинениями.
* Любовь — это рискованное предприятие, которое неизменно кончается
банкротством; кто им разорен, тот вдобавок еще и опозорен.
* Мужчина охладевает к женщине, которая слишком сильно его любит, и наоборот.
Видимо, с сердечными чувствами дело обстоит как с благодеяниями: кто не в
состоянии отплатить за них, тот становится неблагодарным.
* Наихудший из неравных браков — это неравный брак двух сердец.
* Мужчине мало быть любимым: он хочет, чтобы его оценили, а оценить могут лишь
те, кто на него похож. Потому-то на свете и не существует любви, вернее, потому
она так недолго вечна между двумя существами, одно из которых ниже другого. Дело
тут не в тщеславии, а в естественном самолюбии; попытка же лишить человека
самолюбия бессмысленна и обречена на неудачу. Тщеславие — свойство натур слабых
и порочных, тогда как разумное самолюбие присуще людям вполне порядочным.
* Женщины отдают дружбе лишь то, что берут взаймы у любви.
Размышления и афоризмы французских мыслителей XVI—XVIII веков. С. 459-469
Из книги “Опавшие листья”
* Сильная любовь кого-нибудь одного делает ненужным любовь многих.
* Все очерчено и окончено в человеке, кроме половых органон, которые кажутся
около остального каким-то многоточием или неясностью... которую встречает и с
которой связывается неясность или многоточие другого организма. И тогда — o6;i
ясны. Не от этой ли неоконченности отвратительный вид их (на который все
жалуются): и — восторг в минуту, когда недоговоренное — кончается (акт в
ощущении)?
* Как бы Б[ог] хотел сотворить акт: но не исполнил движение свое, а дал его
начало в мужчине и начало в женщине. И уже они оканчивают это первоначальное
движение. Отсюда его сладость и неодолимость. В “s” же (utriusgue sexus homines)
все уже кончено: вот отчего с “s” связано столько таланта.
* Любовь есть боль. Кто не болеет (о другом), тот и не любит (другого)
* Отстаивай любовь свою ногтями, отстаивай любовь свою зубами. Отстаивай ее
против ума, отстаивай ее против власти. Будь крепок в любви — и Бог тебя
благословит. Ибо любовь — корень жизни. А Бог есть жизнь.
(на Волково)
* Любовь подобна жажде. Она есть жажда души тела (т. е. души, коей проявлением
служит тело). Любовь всегда — к тому, чего “особенно недостает мне”, жаждущему.
* Любовь есть томление; она томит — и убивает, когда не удовлетворена.
* Поэтому-то любовь, насыщаясь, всегда возрождает. Любовь есть возрождение.
* Любовь есть взаимное пожирание, поглощение. Любовь — это всегда обмен —
души-тела. Поэтому, когда нечему обмениваться, любовь погасает. И она всегда
погасает по одной причине: исчерпанности материала для обмена, остановке обмена,
сытости взаимной, сходства-тождества когда-то любивших и разных.
* Зубцы (разница) перетираются, сглаживаются, не зацепляют друг друга. И “вал”
останавливается, “работа” остановилась: потому что исчезла машина как стройность
и гармония “противоположностей”. Эта любовь, естественно умершая, никогда не
возродится... Отсюда, раньше ее (полного) окончания, вспыхивают измены как
последняя надежда любви: ничто так не отдаляет (творит разницу) любящих, как
измена какого-нибудь. Последний еще не стершийся зубец — нарастает, и с ним
зацепливается противолежащий зубчик. Движение опять возможно, есть —
сколько-нибудь. Измена есть, таким образом, самоисцеление любви, “починка”
любви, “заплата” на изношенное и ветхое. Очень нередко “надтреснутая” любовь
разгорается от измены еще возможным для нее пламенем и образует сносное счастье
до конца жизни. Тогда как без “измены” любовники или семья равнодушно бы отпали,
отвалились, развалились; умерли окончательно.
* Мы рождаемся для любви. И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на
свете. И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете.
(1 июля 1912 г.)
Розанов В. Избранное. Мюнхен, 1970. С. 83, 105, 127, 167